Неточные совпадения
В то время как она отходила
к большим часам, чтобы проверить свои, кто-то подъехал. Взглянув из
окна, она увидала его коляску. Но никто не шел на лестницу, и внизу слышны были голоса. Это был посланный, вернувшийся в коляске. Она
сошла к нему.
Проходя в первый раз мимо отделения Вронского, он заметил, что
окно было задернуто. Но
проходя в другой раз, он увидал у
окна старую графиню. Она подозвала
к себе Кознышева.
«Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы не видать никого, она быстро встала и села
к противоположному
окну в пустом вагоне. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы,
прошел мимо этого
окна, нагибаясь
к колесам вагона. «Что-то знакомое в этом безобразном мужике», подумала Анна. И вспомнив свой сон, она, дрожа от страха, отошла
к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
Под
окном, в толпе народа, стоял Грушницкий, прижав лицо
к стеклу и не спуская глаз с своей богини; она,
проходя мимо, едва приметно кивнула ему головой.
Маленькая горенка с маленькими
окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший,
ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал
к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Мы каждый день под
окна к нему будем
ходить, а проедет государь, я стану на колени, этих всех выставлю вперед и покажу на них: «Защити, отец!» Он отец сирот, он милосерд, защитит, увидите, а генералишку этого…
Во все время этой сцены Андрей Семенович то стоял у
окна, то
ходил по комнате, не желая прерывать разговорa; когда же Соня ушла, он вдруг подошел
к Петру Петровичу и торжественно протянул ему руку.
Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под
окно к генералу
ходить…
Прошло мгновение ужасной немой борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел
к окну и стал пред ним.
Ехали в тумане осторожно и медленно, остановились у одноэтажного дома в четыре
окна с парадной дверью; под новеньким железным навесом, в медальонах между
окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов.
Прошли во двор; там
к дому примыкал деревянный флигель в три
окна с чердаком; в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья сада. Дверь флигеля открыла маленькая старушка в очках, в коричневом платье.
Клим остался с таким ощущением, точно он не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова
к одной фразе. Это — не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у
окна, прислонясь лбом
к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись,
ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли в корзинку.
Прислушиваясь
к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь,
проходя по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями
окна флигеля.
Изредка являлся Томилин, он
проходил по двору медленно, торжественным шагом, не глядя в
окна Самгиных; войдя
к писателю, молча жал руки людей и садился в угол у печки, наклонив голову, прислушиваясь
к спорам, песням.
Самгин, облегченно вздохнув,
прошел в свою комнату; там стоял густой запах нафталина. Он открыл
окно в сад; на траве под кленом сидел густобровый, вихрастый Аркадий Спивак, прилаживая
к птичьей клетке сломанную дверцу, спрашивал свою миловидную няньку...
Но на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру.
Ходил со Спиваками обедать в ресторан городского сада, вечером пил с ними чай, затем
к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему в
окно...
Самгин взял бутылку белого вина,
прошел к столику у
окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Прошел в кабинет
к себе, там тоже долго стоял у
окна, бездумно глядя, как горит костер, а вокруг него и над ним сгущается вечерний сумрак, сливаясь с тяжелым, серым дымом, как из-под огня по мостовой плывут черные, точно деготь, ручьи.
Оба молча посмотрели в
окно, как женщина
прошла по двору, как ветер прижал юбку
к ногам ее и воинственно поднял перо на шляпе. Она нагнулась, оправляя юбку, точно кланяясь ветру.
Из открытого
окна флигеля доносился спокойный голос Елизаветы Львовны; недавно она начала заниматься историей литературы с учениками школы, человек восемь
ходили к ней на дом. Чтоб не думать, Самгин заставил себя вслушиваться в слова Спивак.
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился
к столу, пил чай, неприятно теплый,
ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у
окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
Если сам он идет по двору или по саду, то
пройти бы ему до конца, не взглянув вверх; а он начнет маневрировать, посмотрит в противоположную от ее
окон сторону, оборотится
к ним будто невзначай и встретит ее взгляд, иногда с затаенной насмешкой над его маневром. Или спросит о ней Марину, где она, что делает, а если потеряет ее из вида, то бегает, отыскивая точно потерянную булавку, и, увидевши ее, начинает разыгрывать небрежного.
Но он не смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее
окна, прятался в простенок, когда она
проходила мимо его
окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке, руку, когда они обе пришли
к чаю, не пошевельнулся и не повернул головы, когда Вера взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю в сад, и целый день не знал, где она и что делает.
Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво
прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий шел по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину
к окну, чтобы она взглянула на своего супруга.
Краюха падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь, идет
к следующей избе: тот же стук, те же слова и такая же краюха падает в суму. И сколько бы ни
прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное
окно, каждый услышит: «Прими, Христа ради», загорелая рука не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно падает в каждую подставленную суму.
Нехлюдов
прошел мимо и, по указанию конвойного, подошел
к окну третьего вагона.
Камера, в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в 9 аршин длины и 7 ширины, с двумя
окнами, выступающею облезлой печкой и нарами с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против двери, была темная икона с приклеенною
к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево было почерневшее место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что
прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
В это время арестанты уж все
прошли через двор, и женщины, переговаривавшиеся с ними, отошли от
окон и тоже подошли
к Масловой. Первая подошла пучеглазая корчемница с своей девочкой.
Проходя мимо
окон вагонов, Нехлюдов прислушивался
к тому, что происходило в них.
Пройдя раза два взад и вперед за углом дома и попав несколько paз ногою в лужу, Нехлюдов опять подошел
к окну девичьей.
Нехлюдов
сошел с крыльца и, шагая через лужи по оледеневшему снегу, обошел
к окну девичьей.
— Пожалуйте, — обратился он
к Нехлюдову. Они
прошли по крутой лестнице в маленькую комнатку с одним
окном, письменным столом и несколькими стульями. Смотритель сел.
Он также поспешно, с портфелем под мышкой, и так же махая рукой,
прошел к своему месту у
окна и тотчас же погрузился в чтение и пересматривание бумаг, пользуясь каждой минутой для того, чтобы приготовиться
к делу.
По дороге
к Ивану пришлось ему
проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна. В
окнах был свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
К самому же Федору Павловичу он не чувствовал в те минуты никакой даже ненависти, а лишь любопытствовал почему-то изо всех сил: как он там внизу
ходит, что он примерно там у себя теперь должен делать, предугадывал и соображал, как он должен был там внизу заглядывать в темные
окна и вдруг останавливаться среди комнаты и ждать, ждать — не стучит ли кто.
Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское сверкающее солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые, полуразметанные крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо
окон, остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью и покрытый гусиным пухом, черный, словно раскаленный пруд, с каймой из полувысохшей грязи и сбитой набок плотиной, возле которой, на мелко истоптанной, пепеловидной земле овцы, едва дыша и чихая от жара, печально теснятся друг
к дружке и с унылым терпеньем наклоняют головы как можно ниже, как будто выжидая, когда ж
пройдет наконец этот невыносимый зной.
— Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов уже несет. Благодарю, Мосолов; — она взяла воду, принесенную тем молодым ее спутником, который прежде отходил
к окну, — видите, как я его выучила, все вперед знает. Теперь совершенно
прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.
Часто мы
ходили с Ником за город, у нас были любимые места — Воробьевы горы, поля за Драгомиловской заставой. Он приходил за мной с Зонненбергом часов в шесть или семь утра и, если я спал, бросал в мое
окно песок и маленькие камешки. Я просыпался, улыбаясь, и торопился выйти
к нему.
Утро
проходит тоскливо.
К счастью, Марья Андреевна на этот раз снисходительна и беспрестанно выходит из классной посмотреть, как бы, укладывая, не смяли ее «матерчатого» платья, которое у нее всего одно и бережется для выездов. Мы отвечаем уроки машинально, заглядывая в
окно и прислушиваясь
к шуму, который производят сборы.
Редко присаживался, почти постоянно
ходил взад и вперед по комнате, как маятник, по временам прислоняясь
к стене или
к окну и складывая ноги ножницами.
Гремя цепями, подвелся он
к окну поглядеть, не
пройдет ли его дочь.
Тут он приблизился
к хате;
окно было отперто; лучи месяца
проходили чрез него и падали на спящую перед ним Ганну; голова ее оперлась на руку; щеки тихо горели; губы шевелились, неясно произнося его имя.
И громыхают по булыжным мостовым на железных шинах пожарные обозы так, что стекла дрожат, шкафы с посудой ходуном
ходят, и обыватели бросаются
к окнам или на улицу поглядеть на каланчу.
Старые москвичи-гурманы перестали
ходить к Тестову. Приезжие купцы, не бывавшие несколько лет в Москве, не узнавали трактира. Первым делом — декадентская картина на зеркальном
окне вестибюля… В большом зале — модернистская мебель, на которую десятипудовому купчине и сесть боязно.
В доме Бетленга жили шумно и весело, в нем было много красивых барынь,
к ним
ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели, играла музыка. И самое лицо дома было веселое, стекла
окон блестели ясно, зелень цветов за ними была разнообразно ярка. Дедушка не любил этот дом.
Его немой племянник уехал в деревню жениться; Петр жил один над конюшней, в низенькой конуре с крошечным
окном, полной густым запахом прелой кожи, дегтя, пота и табака, — из-за этого запаха я никогда не
ходил к нему в жилище. Спал он теперь, не гася лампу, что очень не нравилось деду.
Когда я
прошел всю главную улицу почти до моря, пароходы еще стояли на рейде, и когда я повернул направо, послышались голоса и громкий смех, и в темноте показались ярко освещенные
окна, и стало похоже, будто я в захолустном городке осеннею ночью пробираюсь
к клубу.
Мимо открытых
окон по улице, не спеша, с мерным звоном
проходили кандальные; против нашей квартиры в военной казарме солдаты-музыканты разучивали
к встрече генерал-губернатора свои марши, и при этом флейта играла из одной пьесы, тромбон из другой, фагот из третьей, и получался невообразимый хаос.
Так
проходит вся ночь.
К рассвету Яма понемногу затихает, и светлое утро застает ее безлюдной, просторной, погруженной в сон, с накрепко закрытыми дверями, с глухими ставнями на
окнах. А перед вечером женщины проснутся и будут готовиться
к следующей ночи.
Получив подаяние, она
сошла с моста и подошла
к ярко освещенным
окнам одного магазина. Тут она принялась считать свою добычу; я стоял в десяти шагах. Денег в руке ее было уже довольно; видно, что она с самого утра просила. Зажав их в руке, она перешла через улицу и вошла в мелочную лавочку. Я тотчас же подошел
к дверям лавочки, отворенным настежь, и смотрел: что она там будет делать?
Да ведь я… слушай, Наташа: да ведь я часто
к тебе
ходил, и мать не знала, и никто не знал; то под
окнами у тебя стою, то жду: полсутки иной раз жду где-нибудь на тротуаре у твоих ворот!